– Что вы сказали? – рявкнул у нее за спиной дядя Юстас.

– Это правда, – со злорадством ответил Роберт. – Этот образец чести сделал ребенка мисс Софи Дин прежде, чем его самозванство было раскрыто, и ему пришлось убраться из Уикерли. Вот какой человек займет ваше место в парламенте, мистер Ноултон, если вы поддержите его!

– Будьте вы прокляты, сэр! – вскричал Юстас. – Я требую сатисфакции!

– Нет, сперва я с ним рассчитаюсь! – прорычал Коннор. Он пытался избавиться от Софи, которая вцепилась в него что есть силы, загораживая собой от Роберта.

– Мистер Кродди, думаю, самое лучшее для вас – это немедленно покинуть мой дом, – произнес, поднявшись, Клайв Ноултон. Его совет прозвучал спокойно, но столько властности было в его голосе, что все замолчали. – Эти джентльмены, как видно, намерены дать волю кулакам, и, должен вам сказать со всей откровенностью, я пальцем не пошевелю, чтобы помешать им.

Роберт побледнел, поняв, что совершил непростительную ошибку. Он низко, раболепно поклонился Ноултону.

– Прошу прощения, сэр. Пожалуйста, поймите, мне это самому чрезвычайно неприятно, я не собирался компрометировать миссис Пендарвис, пока…

– Пока не увидели возможность избавиться от политического противника, – с негодованием бросил Вэнстоун.

Кродди метнул недоуменный и одновременно злой взгляд на своего бывшего союзника. Но раньше, чем их глаза встретились, он осознал всю катастрофичность своей ошибки. Повернувшись к Ноултону, он протянул к нему руки и обратился с мольбой в голосе:

– Не торопитесь выносить суждение, это все, о чем прошу. Вспомните, что вы узнали о мистере Пендарвисе, эти вещи никто из присутствующих не оспаривает. Вспомните, что он лгал Софи и всей Уикерли. Он соблазнил ее…

– Ложь! – трепеща от гнева, выкрикнула Софи.

– …предал и бросил ее, и женился на ней только потому, что увидел выгоду для себя. Я лично могу подтвердить тот факт, что он имеет склонность к насилию; кроме того, свидетель поклялся, что он вор. И все это не имеет отношения к политике.

– Прощайте, мистер Кродди.

– Сэр, он социалист уэслианского толка… радикал… анархист… – Роберт внезапно смолк, словно поняв наконец тщетность попыток опорочить соперника.

Прошло несколько тягостных мгновений. Роберт повернулся, чтобы уйти, и в это время Ноултон холодно сказал:

– Я совершенно уверен, что ничто из сказанного здесь не выйдет за пределы этой комнаты. Никто из присутствующих не проговорится ни словом. Никому. Я прав в своем предположении, мистер Кродди? Ибо, если ошибаюсь, узнать виновника не составит труда. И хотя я только бывший член парламента и не обладаю теперь большой властью, я все же имею некоторое влияние в определенных кругах. Особенно в местных деловых. Я не колеблясь использую его против того, кто распустит язык, причинив тем самым хотя бы незначительный вред этой даме. Вы поняли меня, сэр?

Лицо Кродди было красным, как кусок говядины. «Я прекрасно вас понял», – процедил он сквозь зубы, поклонился, дернув головой, как заводной солдатик, и неслышно вышел из кабинета.

Софи облегченно вздохнула, довольная тем, что Роберт ушел, а Коннор не ударил его. Больше всего ей сейчас хотелось обнять мужа и долго-долго не отпускать. Вместо этого она решила отойти от него подальше, приказав себе быть до конца сильной и держаться с подобающим достоинством, пока – уже скоро – они не окажутся наконец одни. Но Кон удивил ее тем, что прижался щекой к ее щеке, и эта его мимолетная ласка была так трогательна, что глаза ее наполнились слезами. Софи услышала за спиной смущенное покашливание дяди, но прежде, чем Коннор отпустил ее, шепнула ему на ухо: «Люблю тебя». Она не видела выражения его глаз за опущенными ресницами, но нежная улыбка на его губах сказала ей, что все теперь будет хорошо.

Мистер Ноултон вновь занял свое место и принялся невозмутимо раскуривать сигару. Софи попыталась понять его настроение по выражению лица, но Ноултон был превосходный дипломат: никогда не показывал того, чего не хотел показать. Был ли он рассержен? Чувствовал ли отвращение? Он только что выставил Роберта из своего дома, но это вовсе не означало, что он непременно считает оставшуюся компанию более приятной.

– Вы молчали все это время, – многозначительно сказал он, глядя на Коннора из-под седых бровей. – Могу спросить, что вы сами думаете обо всем этом?

Софи решила было, что сейчас Контор попросит ее уйти, чтобы говорить со своим потенциальным патроном свободно, поскольку кто-то мог счесть человека, на людях проявившего нежность к жене, неблагородным, или не соблюдающим приличия, или слабым. Но Коннор, продолжая обнимать Софи за талию, ответил:

– Я думаю, что многие годы, проведенные в парламенте, сделали вас столь терпеливым, мистер Ноултон. Будь я на вашем месте, я давно бы всех нас вышвырнул.

Ноултон загадочно хмыкнул и выпустил кольцо дыма.

– Что-нибудь еще?

– Кое-что из сказанного Кродди обо мне – правда. – Софи замотала головой, не соглашаясь с ним. – И есть кое-что еще, что он не сказал только потому, что не знает об этом, но чем я не особенно горжусь. Возможно, я не совсем тот кандидат в члены парламента, какого вы, предполагаю, ищете. Я не смею просить вас поддержать меня и, откровенно, гсворя, не знаю, зачем вам это делать.

Софи не могла долее сдерживаться.

– Я знаю… – начала она, но Коннор сжал ее талию, чтобы она замолчала.

– Несмотря на все сказанное, я тем не менее признаюсь, что по-прежнему хочу служить в палате общин. А если совсем откровенно, то очень хочу. Но скажу вам вот что. Если вы решите, что не сможете поддержать мою кандидатуру, мистер Ноултон, этот день и этот час останутся в моей памяти как самые счастливые в жизни, что бы ни случилось в дальнейшем, потому что сегодня я вновь обрел жену. – Он улыбнулся Софи, которая не сводила с него сияющих глаз. – Можете предложить мне пост премьер-министра, сэр, и, честно вам скажу, он ничто по сравнению с этим событием.

Сквозь слезы, застилавшие глаза, Софи показалось, что на спокойном задумчивом лице Ноултона мелькнула тень печали. Наверное, Коннор тоже заметил это. Голосом негромким и мягким он сказал:

– Не смеем далее отнимать у вас время, сэр. Хочу сказать, что я благодарен вам за терпимость по отношению к нам. И за доброту, – добавил он, вспомнив обещание держать язык за зубами, которое Ноултон вынудил дать Кродди.

Софи пролепетала что-то маловразумительное о переполнявших ее чувствах, поглядывая на дядю, сидевшего с чрезвычайно растроганным видом, что было на него не похоже.

Ноултон встал.

– Я против того, чтобы покровительствовать кому бы то ни было, – грубовато сказал он. – И не желаю брать на себя ответственность за выбор собственного преемника. Это должно быть делом избирателей, и если я предпочту вас, мистер Пендарвис, надеюсь, вы приложите все силы к тому, чтобы подобный порядок был утвержден законом.

– Я приложу все силы, сэр, – ответил удивленный Коннор.

– Я не говорю, что останавливаю свой выбор на вас, – продолжал Ноултон, раздраженно пыхнув сигарой. – Кродди вам больше не соперник, но его дружки, без сомнения, выставят кого-нибудь другого. И если этот кандидат окажется гением или святым, я поддержу его.

– И правильно сделаете, сэр.

– Приходите ко мне на будущей неделе, – неожиданно предложил Ноултон. – Не приводите с собой тех, кто вас выдвигает, приходите один. Приглашаю вас к обеду. Мы с вами поговорим.

– Благодарю за приглашение, сэр, – ответил Коннор, совершенно сбитый с толку.

– Думаю, Кродди кое в чем прав: вы настроены слишком радикально. Но я предпочитаю сам составлять мнение о людях. Так или иначе, в одном я могу согласиться с вами сразу. Не власть, которой человек добился, не состояние, которое он сколотил, не заслуженная слава дают ему удовлетворение, когда в конце жизни он удаляется на покой. Но те, кого он любил. Кто любил его. Ничто и отдаленно не сравнится с этим. В вашем возрасте я не догадывался об этом. То, что вы это поняли, говорит в вашу пользу. – Он улыбнулся, и лицо его словно помолодело. – Смотрите не забывайте этой истины.