Он отвел ее руку от лица и начал целовать глубоко и страстно. Она тонула в этих голодных и жадных поцелуях, они прожигали ее насквозь, лишали сил. Вцепившись одной рукой ей в волосы, он просунул другую у нее между ног и принялся сильными, почти грубыми движениями тискать нежную кожу с внутренней стороны бедра, пустив в ход даже ногти. Она закричала, и собственный голос показался ей чужим, когда она позвала его по имени. Новым горячим и сочным поцелуем он заставил ее замолчать, не отрывая губ, развел ей ноги и проник в глубь шелковистой и влажной, трепещущей в ожидании плоти.

Ее глаза были накрепко зажмурены, она содрогалась, чувствуя, что близится завершение. Джек согнул палец у нее внутри, и она взлетела над ним и над собой, взмывая все выше и выше на волне истого блаженства. Как ей пережить этот миг? Ощущение было слишком острым, просто нестерпимым… но оно постепенно ослабело, отпустило ее на волю, и она медленно поплыла обратно, а когда коснулась земли, ей захотелось все испытать заново.

Легкими покусывающими движениями он целовал кожу у нее на ребрах, подбираясь к груди снизу. Ей опять стало щекотно.

– Хорошо, что Томас глух, – пробормотал он, не отрываясь от своего занятия, и, когда до нее дошло, что он имеет в виду, она зажала себе рот рукой, а щеки у нее стали малиновыми.

Она даже не заметила, когда он успел сбросить жилет. Теперь он выпрямился и снял брюки. Она следила за ним как завороженная. Ей пришло в голову, что если бы она не знала его близко, если бы не знала, каким он может быть заботливым и ласковым, то, наверное, испугалась бы его крупного и мощного мужского тела. Даже сейчас ей все-таки было немного страшно, но этот сладкий страх придавал взволнованному ожиданию еще больше остроты.

Софи выпрямилась в шезлонге и повела плечами, чтобы сбросить халат. Его горящий взгляд обжег ей кожу. Он взял протянутую ему руку и сбоку оперся коленом на шезлонг.

Она хотела подвинуться и дать ему место рядом с собой, но он с улыбкой опустился прямо сверху.

– О, – вздохнула она, радуясь, что ждать не придется, и обвила его ногами.

Ее тонкие лодыжки скользнули по жестковатым завиткам волос у него на ногах.

– Мне это нравится, – прошептала она.

Ей хотелось чувствовать его всем телом, она уже изголодалась по этому чудесному ощущению. Желание целовать его стало для нее наваждением, ненасытной жаждой. Все, что они делали, было правильно, все было хорошо и не стыдно.

Ее голова откинулась назад, когда он вошел в нее. К глубине этого интимного проникновения она так и не смогла привыкнуть. Вот она ощутила его губы у себя на груди, и глубокие содрогания, предупреждающие о грядущем взрыве, потрясли ее тело. Хотя ей очень понравилось, как это получилось в первый раз, сейчас все было еще лучше. Гораздо лучше. Она больше не была новичком, теперь у нее был опыт. Она уже знала, чем все кончится.

Приближение конца она почувствовала, когда он подсунул руку ей под спину и привлек ее к себе. Удерживаясь на локте, он проникал в нее все глубже и глубже, и она потеряла голову, забыла обо всем. Притираясь к нему бедрами, выгибаясь вперед всем телом, как туго натянутый лук, она без конца повторяла: «Джек! Боже!» – и еще какие-то бессвязные, бессмысленные слова. Освобождение все никак не наступало, она долго и мучительно балансировала на грани, спрашивая себя: «Это оно? Уже оно?» И вдруг «оно» настигло ее, и она слепо, не дыша, отдалась волне, накрывшей ее с головой. Откуда-то издалека доносился чей-то хриплый голос, чьи-то захлебывающиеся стоны, и она поверить не могла, что они исторгаются из ее собственной груди. Она вся была проникнута наслаждением, в ее теле не осталось ни единой клеточки, где оно не отзывалось бы пульсирующими толчками крови.

Из груди Коннора вырвалось хриплое гортанное ворчанье. Все его мышцы были напряжены до предела. Софи уцепилась за него, но он отпрянул. Она почувствовала, что он выскальзывает из нее, и протестующе застонала.

– О нет, Джек…

Но он обхватил ее обеими руками, привлек к себе, и она поняла, в чем дело, ощутив его мощный прорыв, неудержимый натиск бедер. Что-то горячее и влажное выплеснулось ей на живот. Софи услышала, как он скрипнул зубами, и улыбнулась при мысли о том, что ей совершенно точно известно, что именно он испытывает в этот бесконечный миг.

– Дорогой, – прошептала она, крепко прижимая к себе его обессилевшее тело и покрывая вспотевший лоб поцелуями. – О, Джек, я люблю тебя. Видит бог, люблю.

Он вскинул голову.

– Я люблю тебя, Софи. Клянусь тебе.

Его слова прозвучали так, словно он не думал, что она ему поверит, и старался ее убедить. Но разве она могла усомниться? Это было не в ее природе. Как можно не верить Джеку? Она понятия не имела, что будет дальше, и знала только одно: никогда, ни за что на свете она не пожалеет об этой ночи.

Решение пришло к нему, когда он наблюдал, как потолок в спальне Софи из темно-серого становится голубоватым, потом белым.

Чем больше светлело, тем громче становился щебет просыпающихся птиц, и ему было приятно, что вместе со светом и птицами принятое им решение приобретает все большую определенность и ясность. Ну, конечно. Как все просто! Почему ему раньше не приходило это в голову?

Софи зашевелилась и прижалась щекой к его плечу. Коннор улыбнулся от переполнявшего его ощущения счастья и повернул голову на подушке, чтобы поцеловать ее, просто нежно прикоснуться губами к ее лбу. Она вздохнула, не просыпаясь. Коннор шепнул: «Люблю тебя» – и мог поклясться, что она улыбнулась.

Ему следует сказать ей, кто он на самом деле, и попросить подождать, пока он не добьется более солидного положения. Тогда они смогут пожениться.

Она подождет. Обязательно. Она любит его… любит. Она сказала это наконец, сказала первая, продемонстрировав, что куда смелее его. А он-то считал, что спасает ее, защищает от чего-то, не признаваясь в любви. Глупец! Любовь – слишком большая драгоценность, чтобы скрывать ее, независимо от того, какие благородные побуждения заставляют человека идти на это. Он признается ей в своем обмане, и она непременно поймет его и простит – он представлял, как и что скажет ей, – а потом уедет в Лондон и приложит все силы, чтобы добиться успеха, воспользовавшись счастливым поворотом судьбы. Радамантское общество станет хорошим стартом, они помогут ему на первых порах, к тому же он с удовольствием будет писать для них, помогать формулировать прогрессивную политику в отношении рабочих. Но главное, он сможет скопить достаточно денег, чтобы закончить свои исследования, а затем вернуться к изучению юриспруденции – своей первой любви, мечты его юности. Мечты его семьи, видевшей его адвокатом. Сколько лет уйдет у него на это – три года, четыре? Трудно ждать столь долго, но Софи будет ждать, и ее вера в него облегчит ожидание.

Он лежал с блаженно-радостным ощущением, которое вызвало в нем принятое решение, и думал, как примется сейчас же целовать ее, пока она не проснется, и тогда все расскажет ей. Хранить в себе тайну делалось все невыносимее, чем ближе надвигался момент, когда он откроется ей. Когда снова станет самим собой, когда Софи назовет его «Коннор» – простые радости, которых он не будет больше себя лишать.

Но она спала так сладко. А то, что он должен ей открыть, было таким сложным. Лучше поговорить попозже утром, на свежую голову.

Или нет?

Да. Ему необходима трезвая голова, в этом он был совершенно уверен. Можно сказать Софи то, что он хочет, когда она будет сонной, расслабленной. Но говорить придется вещи трудные для нее, это неизбежно, и ему потребуется ясная голова, чтобы найти подходящие слова.

Он соскользнул с подушки, чтобы лечь пониже, и согнул колени, когда ноги уперлись в спинку кровати. Лежать было неудобно, но ему хотелось, чтобы голова была на одном уровне с головой Софи. Хотелось ощущать на щеке ее теплое дыхание. Он не насытился ею, и ему невыносима была мысль о расставании. Завтра – скорее всего уже сегодня, – если все сделает правильно, он еще увидится с нею.